Юрій Вакуленко // Персональний сайт художника

Графіка Контакти

Не креслом единым…

Мне всегда везло на «работообильные» должности. Такая случилась и в 2004 году – я стал директором Русского музея. Но до этого было еще много событий, не упомянуть о которых, занимаясь жизнеописанием, просто нельзя. Помните, в древних летописях их авторы год за годом рассказывали о деяниях князей и многочисленных войнах, писали о мейнстриме, говоря сегодняшним языком. Если же ни правитель ничего этакого не свершил, ни походов в логова врагов не случилось, летописец, не мудрствуя лукаво, писал, обозначив год: «Ничего не было».

В моей биографии подобных «перерывов» никогда не наблюдалось. К концу 90-х годов я уже был известным экспертом по живописи старых мастеров, не обходил, конечно, вниманием и атрибуцию полотен художников не столь отдаленных от нас десятилетий. Тогда (впрочем, ситуация мало изменилась ко дню сегодняшнему) просто экспертов и экспертов с именем в Украине было не так уж и много. В основном, это музейные работники. Наиболее квалифицированные из них те, кто активно работает на стыке стилистической и технологической экспертиз, имеет опыт реставрационной работы – знает живопись изнутри. Скажите после этого, чем я не идеальный эксперт? Не скрою, экспертиза – довольно кропотливый и рутинный процесс, в большинстве случаев в нем нет лихой интриги или элементов детектива. Бывают, естественно, сложные случаи, когда за работу известного художника выдают картину, написанную его современником и стилистически близкую мастеру. Конечно, получаешь удовольствие, «выловив» фальшивку – от чисто профессионального азарта никуда не деться. Но случаются и забавные ситуации. Привел как-то ко мне один художник клиента, который хотел провести экспертизу картины. Я сразу же сказал, что это «новодел», и причину указал – мазки еще не затвердели, остались слишком мягкими. Ушли мои посетители. Вдруг минут через пять возвращается художник и спрашивает: «Скажите, а как сделать, чтобы краски быстрее состарились?».

Опыт свой я передавал не только на практике, но и в теории. В качестве мэтра обучал студентов экспертизе и аукционоведению в Государственной академии руководящих кадров министерства культуры. Так что был я не беден и успешен – в похвалу себе.

Но таков уж мой характер: постоянство всегда было для меня синонимом ограниченности и недалекости. А освоение других сфер деятельности – своеобразным стимулом к открытию чего-то нового в людях и в себе. Кроме того, это отличный способ избавляться от груза прожитых лет, начав, как в юности, все с чистого листа. «Душа обязана трудиться», – писал Николай Заболоцкий, я бы добавил к этой классической формуле: и оставаться молодой.

Вот и подумал я, а не стать ли директором музея? Мыслью этой поделился в городском управлении культуры, куда, не скрою, был вхож. Расчет мой был прост: не надо ждать, пока на ловца зверь прибежит, надо зверя приманить. И не ошибся. Да и случай помог – решила оставить свой пост Тамара Николаевна Солдатова, директор русского музея.

И тут вдруг меня почти священный трепет охватил. Русский музей всегда был для меня чем-то почти недосягаемым, предметом восхищения с младых ногтей, то есть с шестнадцати лет, когда я в нем впервые побывал.

Кроме того, появился какой-то страх на очень приземленно-материальном уровне. У меня все отлажено на работе. Колеса служебного механизма не скрипят, экспертиза приносит деньги, почета и уважения не занимать, а тут – сплошная «езда в незнаемое». Я на трое суток потерял сон и аппетит, озадачившись классическим вопросом: быть или не быть? А потом меня осенило. Конечно, если воспринимать эту должность как сплошные проблемы, ответственность и так далее, то ввязываться не стоит. А если это солнечный день начала новой жизни, то к чему сомнения? Я принял решение, и сразу же возникло ощущение, словно наступил мой день рождения, которого я долго ждал. Это праздничное настроение не покидает меня уже пять лет, все время, которое я возглавляю музей. Каждый день мне приносит подарки, – новые идеи.

12 сентября 2004 года меня представили коллективу музея. В воздухе висело напряжение, чувствовалось, что все задались вопросом: что жизнь готовит им после волевого и целеустремленного директора, каким была Солдатова? Может, озадачит, может, не обидит – почти по Козьме Пруткову. Очень быстро сотрудники разглядели во мне этакого демократа – свой первый рабочий день я начал с того, что помог уборщице поднять на второй этаж ведро с водой. Но уловили они и аристократические замашки – даже на представление я пришел во франтоватом белом костюме, а не в приличествующем чиновнику «прикиде». Вот вам и луч света в музейном царстве.

С тех пор я служу музею, а не работаю в нем, ведь в слове «работа» слишком много пресного и обыденного. Музейный дом, как называем мы свою обитель, это не просто место, где хранятся живописные полотна, это пространство, в котором ежедневно происходит чудо. Ведь картины становятся произведениями искусства, лишь соприкасаясь со зрителями, высекая искру человеческих эмоций. Помимо дара художника, в них заключенного, они должны быть в постоянном общении с людьми, ими восхищающимися – чтобы стать шедеврами, как результатом сотворчества. В музее время не останавливается, оно ускоряет свой шаг, мы листаем здесь столетия, проживая свою и чужие жизни в гениальных творениях мастеров. Здесь сосредоточена уникальная память человечества, художественный код, универсальный язык общения.

Наверное, из-за этого обостренного чувства времени, не утраченного, как у Марселя Пруста, а ежедневно обретаемого, первое, с чего я начал свою музейную деятельность – это ремонт старинных напольных часов, которые сейчас отсчитывают часы и минуты в нашем вестибюле. Для меня музейная музыка – это скрип паркета и бой часов. А еще кабинет директора, с которого, как театр с вешалки, начинается музей. Задумка его обновления была вначале очень утилитарная, учитывая специфику нашей не очень богатой на деньги культуры. Я представил себе, как буду принимать в нищенски обставленном кабинете потенциальных менеценатов и прочую не бедную публику, чтобы просить деньги на художественные проекты. У них ведь сразу мысль появится: «Да он хлеба себе поспешит купить на эти деньги – при такой-то разрухе». Вот и сделал я кабинет произведением искусства под стать музею, в котором я – хранитель древностей. Что вы думаете – на уровне меценатского сознания это очень эффективно срабатывает.

А в коллективе за мной закрепилось прозвище «великий сказочник». Вначале в него вкладывали несколько иронический смысл, дескать, поосвоится директор в новой должности, да и поумерит свой реформаторский и нововведенческий пыл. Теперь, по прошествии времени, все убедились, что мои мечтания в большинстве случаев сбываются. И коллеги ждут моих новых идей как факта, близкого к свершению. Вначале я бежал впереди музейного паровоза, а теперь появились сотрудники, молодые чапаи, которые уже шашкой впереди меня размахивают.

Директор музея должен быть вершителем культуры больше, чем министр или любой чиновник от этой самой культуры. Поэтому светскость и публичность жизни и деятельности стала для меня стилем руководства. Спросите любого посла, министра, президента – нынешнего или с приставкой экс-, кто такой Вакуленко. Будьте уверены, они знают. Значит, знают Русский музей. Да и, чего греха таить, честолюбию, так необходимому всякому успешному руководителю, нужен не только самоподогрев (только не надо путать его с самолюбованием), но и подпитка извне. Вот не так давно журнал «Art Ukraine» включил меня в список пятидесяти самых влиятельных людей в художественном мире нашей страны, одарив и соответствующим титулом – секс-символ музейного дела. Как говорится, читайте, завидуйте...

Но если появится человек, который сможет лучше делать то, чем я сейчас занимаюсь, я без колебаний уступлю ему свое место. А сам… стану министром культуры, но это уже будет другая история.

Казалось, служба музею заменила мне творчество, став самоценным произведением искусства. До 2008 года. Моя подруга и воспитанница, человек, с которым мне было хорошо, «не потому, что от нее светло, а потому что с ней не надо света», вернула меня в этот год к живописи. Она просто попросила подарить ей на день рождения картину. Так появилась моя работа «Осенняя нежность скорпиона». За ней последовал «Лиловый ангел». И тут я понял, что грешен, что грешил почти десять лет, забросив живопись. А ведь дар не бывает напрасным и случайным. Я вернулся в лоно Церкви, имя которой – Искусство. И вот уже второй год не выпускаю из рук кисти. Об этом – в следующем альбоме. Жизнь продолжается – и не вздумайте в этом сомневаться!

Юрий Вакуленко